Основная особенность показателя уровня обеспеченности жильем в России — это то, что он имеет природу не индикатора качества жилищных условий, а инструмента их нормирования. Подобная ситуация сложилась с момента превращения жилья в объект государственного распределения, историю которого можно проследить с момента появления первых санитарных норм обеспеченности «квадратами» в 1919 году. В результате сложилась ситуация, когда обеспечение жильем стало служить инструментом социальной инженерии, а уровень обеспеченности жильем носил нормативно-сословный характер, причем с привязкой к географии, что отлично выразил географ В.Л. Каганский фразой «место в пространстве равно статусу в государстве».

В период с XIV съезда партии до 1958 года это «место в пространстве» носило сугубо отраслевой характер, то есть распределение жилья по принципу «положено по статусу» было ведомственным, а уровень обеспеченности жильем — инструментом нормирования «положенности» исходя из документально закрепленных нормативов, соответствующих каждому конкретному статусу.  

Подобный ведомственный подход в совокупности с территориальным делением страны, проведенным во времена Сталина, фактически заложил существующий до сих пор каркас расселения, знаковую роль в котором заняли структуры слободского расселения при отраслевых объектах — заводах, фабриках, управлениях, главках. 

На волне хрущевских реформ помимо отраслевого механизма расквартирования появился территориальный: часть строящегося жилищного фонда стала поступать в распоряжение местных Советов. Необходимость этого решения была вызвана тем, что из ведомственной структуры расселения оказались выпавшими целые группы населения, осуществляющие служение в ведомствах и не строящие самостоятельно жилье. Таким образом, показатель уровня обеспеченности жильем получил нормативно-целевой характер в территориальной привязке, которая с этого момента и стала доминировать. Иначе говоря, жилищная обеспеченность стала целевым показателем для объектов административного деления, а Жилищная проблема в пространстве управления окончательно обрела содержание недостаточной жилищной обеспеченности относительно расчетных значений. На тот момент соответствующим целевым показателем была цифра в 12 кв. метров на человека, а решение Жилищной проблемы на пятилетнем горизонте планирования рассматривалось как приближение к этому целевому показателю. 

При этом предметом распределения жилья все это время были исключительно квартиры, что позволяет прямо говорить о расквартировании населенных на территории как об основном механизме решения Жилищной проблемы. Индивидуальное жилищное строительство при этом не было прямым объектом распределения и существовало относительно самостоятельной жизнью, которая подвергалась усиленной легитимации в периоды, когда в административном пространстве формировалась угроза в виде нарастания или усиления Жилищной проблемы. 

Эта угроза могла носить сугубо объективный либо по большей части управленческий характер. В первом случае можно говорить о законодательной кодификации существующих практик ИЖС, проведенной в 1948 году на фоне объективного ухудшения состояния жилого фонда после ВОВ. Во втором случае можно вспомнить меры поддержки ИЖС 60-х и конца 80-х — начала 90-х годов, которые можно рассматривать в первую очередь как реакцию на управленческую угрозу. 

Дело в том, что после ВОВ про поддержку ИЖС вспоминали практически исключительно в тех случаях, когда невозможность достижения целевых показателей решения Жилищной проблемы становилась очевидной. Таким образом, индивидуальное строительство в административном пространстве рассматривалось как источник получения учетных «квадратов» в отчетности, а вне этого модуса на уровне государственного управления не существовало. Соответственно, объекты ИЖС (за исключением статусных дач) в городах до второй половины 80-х годов фактически не наделялись статусным содержанием, выпадая из жесткой иерархической модели, но при этом фактически в течение всего советского периода продолжали оставаться прямым объектами купли-продажи.

Полный текст здесь.