Конечно, новая форма имеет отличия от той, что существовала столетие назад, но она обладает столь важными признаками сходства с прежней, что это заставило исследователей вернуться и к прежнему, уже забытому названию «отходничество»[2].

Отходничество – удивительный феномен нашей социальной и экономической жизни. Удивителен он прежде всего своей незаметностью. Про отходничество и отходников не ведают не только простые люди, не ведают про них ни власть, ни учёные. И между тем, это массовый феномен: по самым приблизительным и скромным прикидкам из примерно 50 миллионов российских семей не менее 10-15, а может и все 20 миллионов семей живут за счёт отходничества одного или обоих взрослых членов. Иными словами, немалая доля ВВП страны обеспечивается отходниками, но не учитывается статистикой и не может быть учтена, потому что отходники как субъект рынка для экономической науки не существуют.

А для власти они не существуют и как объект социальной политики. Отходники находятся вне политики: они как объект управления не существуют не только для органов государственной власти, но даже и местная власть не знает про них ничего, хотя они и есть те самые жители, ради которых муниципальная власть и претворяет в жизнь одну из тех трёх общеизвестных и достойных наук управления, о коих некогда писал чиновник М.Е. Салтыков. [3]

Отходники не существуют и для социологической науки: мы не знаем, кто они, какую жизнь ведут, что едят, чем дышат и о чём мечтают. Не знаем, что собой представляют семьи отходников, как протекает социализация детей в них, чем они отличаются от семей соседей-неотходников.

Что же это такое – новое отходничество в России? Почему вдруг – как бы с чистого листа – возродилось спустя столетие отходничество в современной России?

Повторно, как новый массовый феномен социально-экономической жизни, возникло оно в середине 90-х годов прошлого (20-го) века. В начале 90-х годов в качестве ответа на экономический беспорядок в стране начали быстро «становиться уклады» – новые модели жизнеобеспечения населения, принуждённого к самостоятельному поиску средств выживания. Помимо создания новых моделей (такие как «челноки», впрочем, вполне родственные «мешочникам 20-х годов), «вспоминались» и реанимировались давно забытые модели и первыми среди них были – возврат к натуральному хозяйству и возрождение отхожих промыслов. В начале 90-х годов я специально озадачился вопросом выявления и описания разнообразных моделей жизнеобеспечения, к которым принуждено было обратиться население страны с началом «шоковой терапии» экономики. К моему тогдашнему удивлению, провинциальное население в массовом порядке стало обращаться не к современным и вызванных обстоятельствами новой жизни моделям экономического поведения («челноки» в страны Юго-Восточной Азии или «постановка на безработицу» исключительно с целью не получения мизерного пособия, а «сохранения» трудового стажа ради будущей пенсии), а к моделям давно исчезнувшим, забытым, «архаическим». Таковыми и оказались, с одной стороны, натуральное хозяйствование, массовое для целых сёл и городов (посевы картофеля в пригородах возрождались столь быстро, что возникла конкуренция за земельные участки и началось массовое воровство картошки с полей, вызвавшие самоорганизацию в формах добровольных дежурных дружин на картофельных полях), с другой стороны – как модель жизнеобеспечения, дополнительная натуральному производству – возрождение отхожих промыслов.[4] Причём началось это новое отходничество не из своего исторического центра, из нечернозёмных областей, а с окраин, из бывших союзных республик в центр, и лишь спустя какое-то время это центростремительное движение захватило и ближние к нему области, когда-то бывшие главными районами отхода. [5] Может быть, поэтому в отхожие промыслы ныне вовлечено не только население областей традиционного «старого отходничества», но почти всех постсоветских республик и восточных, сибирских территорий России, чего ранее не бывало.

Отходничество – явление, широко распространённое в крестьянской среде имперской России 18-го, 19-го и первой трети 20-го веков, имело характерные признаки, позволяющие классифицировать его как особую форму трудовой миграции населения. Под отходничеством понимались сезонные возвратные перемещения крестьян, преимущественно мужчин, из мест постоянного их проживания и хозяйствования в другие населённые пункты, в другие губернии с целью поиска дополнительных заработков путём разнообразных промыслов (кустарных ремёсел) или найма, предложения на стороне своих услуг. Отходничество было очень масштабным явлением: к концу 19 века от половины до ¾ всего мужского крестьянского населения нечернозёмных центральных и северных губерний каждый сезон (обычно зимой) отправлялось на заработки в соседние и дальние районы, губернии, добираясь до самых окраин империи.[6]

Предположительно, первый сильный толчок к развитию отхожих промыслов, определённо существовавших и в 16-17 веках, дало населению само государство ещё в начале 18-го века массовым принудительным перемещением крестьян на петровские «великие стройки» (Санкт-Петербург и многие другие новые города) и великие же войны (рекрутский набор). [7] Население, пожизненно прикреплённое к земле государством, общиной или помещиком, не может без веской причины покидать мест своего проживания. Отходничество как модель экономического поведения, может сложиться лишь при наличии двух обязательных условий: в качестве предпосылки выступает относительное или полное закрепление человека и его семьи на земле, а в качестве движущей силы отходничества выступает невозможность прокорма на месте, заставляющая искать сторонние источники средств к существованию. Невозможно прокормиться было на плотно заселённых уже к 18-му веку, на бедных нечернозёмных территориях в центральной и северной России. Государство, сельский мир или барин в какой-то период «осознают» это противоречие и предпринимают соответствующие действия. Государство вывозит население на «стройки века» или «тратит» на войнах. Сельская община с большей лёгкостью отпускает на промыслы в города отдельных своих умельцев для денежных заработков, что позволяет ей легче платить государевы налоги. Помещик уже к началу 19-го века начинает осознавать, что оброк ему выгоднее барщины и с каждым годом начинает отпускать на промыслы всё большее число крепостных, более того, начинает способствовать обучению их ремёслам. Так постепенно развивается отходничество, захватывая центральные и северные губернии Российской империи (в первых мотиватором больше выступает помещик, во вторых – скудость урожаев). С середины 19-го века начинается ещё более бурное развитие отходничества, сначала стимулированное разрешением помещикам заклада имений, затем Освобождением 1961 года[8], а к 90-м годам – бурным промышленным ростом в России, [9] а также перенаселённостью по причине в немалой мере агрокультурной неразвитости, обусловленной сопротивлением новшествам со стороны крестьянской общины и незаинтересованностью самого крестьянина в повышению плодородия земли в условиях непрерывных земельных переделов.[10] К 10-20-м годам 20-го века отходничество достигло пика своего развития[11], в немалой степени стимулированное кооперативным движением в провинции, которое имело гигантские темпы и приняло в России 20-х годов выдающиеся масштабы. Но затем довольно скоро отходничество сходит вовсе на нет вследствие начала индустриализации и коллективизации; оба эти взаимосвязанных процесса социально-экономического развития страны не предполагали никаких свободных, инициативных форм трудового поведения, а именно в этом и состоит суть отходничества. Каковы же его важнейшие признаки?

Важнейшими признаками, определяющими как традиционное отходничество 18 –го – начала 20-го в., так и современное рубежа 20-21 в., и отличаюшими его от других форм трудовых миграций населения, являются следующие.

Во-первых, это временный, сезонный, характер отъезда (отхода) человека из места его постоянного проживания с обязательным возвратом домой. Отходник, почти всегда мужчина, уходил в промысел после окончания полевых работ, осенью или зимой и возвращался к началу весенних работ. Семья отходника, его жена, дети, родители оставались дома и управлялись с немалым крестьянским хозяйством, где отходник по-прежнему исполнял роль хозяина и распорядителя дел. [12] Впрочем, немало отходников (обычно из трудоизбыточных центральных губерний [13]) работали и в летний сезон, нанимаясь в грузчики, бурлаки или подёнщики, но то были преимущественно молодые бессемейные и безземельные мужчины-бобыли, которых ни сельские работы, ни семья не держали, хотя и держала община, платившая за него налоги. Точно такой же сезонный характер отъезда от семьи почти всегда отходника-мужчины мы видим и сегодня.

Во-вторых, это вынужденность отхода, поскольку природные условия не позволяли на месте обеспечить крестьянскую семью продовольствием в необходимых объёмах и произвести добавочный продукт на продажу, чтобы иметь деньги. Потому отходничество было наиболее распространено в нечернозёмных губерниях средней полосы и севера европейской России, а в чернозёмных губерниях, на юге и за Уралом оно практически не встречалось (за исключением указанного выше особого, но широко распространённого к середине 19 века на Русской равнине случая, когда плотность населения превышала «ёмкость угодий»). Даже в пределах одной губернии интенсивность отхода могла сильно различаться от уезда к уезду, сообразно плодородию почв.[14] Вынужденность современного отходничества в провинции обусловлена отсутствием или низким качеством рабочих мест – по сути, той же нехваткой на месте необходимых для жизни ресурсов.

Третьим отличительным признаком отходничества являлся его наёмный и промышленный характер: получение дополнительного заработка на стороне обеспечивалось путём промыслов – изготовления и продажи продукции разнообразных ремёсел, от валяния валенок и шитья шуб до сплава леса и изготовления срубов домов, а также наймом на разнообразные работы в городах (сторожа и дворники, домашняя прислуга) или в богатых промышленных и южных сельскохозяйственных районах (бурлаки, грузчики, подёнщики и проч.). Нынешние отходники также нередко производители продукции (тех же срубов) или услуг (извоз в т.ч. таксисты и дальнобойщики на собственных транспортных средствах), непосредственно предлагающие их на рынке. Но сейчас гораздо больше среди них работников наёмных, часто выполняющих неквалифицированные виды работ (охранники, вахтёры, сторожа, дворники, уборщики и т.п.).

В-четвёртых, наконец, важнейшим признаком отходничества являлся его инициативный и самодеятельный характер: каждый человек, «выправив паспорт» или «получивши билет»[15], мог покинуть место проживания на срок до года и предлагать услуги на рынке сообразно своим профессиональным умениям, нанимаясь на работы или предлагая продукцию своих кустарных промыслов. Отходники нередко отправлялись на промыслы семейными артелями из нескольких человек, обычно братьев или отцов со взрослыми детьми, причём артели эти были узкопрофессиональными, представляющими одну отдельную «профессию» или вид деятельности, как например, «каталы», валявшие валенки, шорники, шившие шубы или офени, российские самодеятельные «коммивояжёры», торгующие вразнос иконами, книгами и другой «интеллектуальной» продукцией.[16]

Совокупность перечисленных признаков отходничества позволяет выделять этот вид трудовой миграции в особую форму, существенно отличающуюся от других способов перемещений на рынке труда. И именно в силу этих специфических особенностей отходничество не могло существовать в советское время. Невозможна была не только массовая самозанятость населения, но и массовые же сезонные перемещения людей по стране. Кустарный же характер промыслов уступил место индустриальному производству «товаров народного потребления», что уничтожило саму почву для отходничества. Формы трудовой миграции, возможные в советские годы, как, например, вахта и оргнабор («вербовка» и «вербованные»), распределение после института и свободное поселение после отсидки в лагерях и зонах («химия»), а также экзотические формы, как «шабашка» и «бичевание» – все они не имели указанных выше признаков отходничества и не могли быть поставлены хоть в какую-то логическую связь с такой формой трудовой миграции.

Напротив, в годы системного кризиса, когда экономика страны слишком быстро «перестраивалась» под «новые экономические уклады», стали развиваться и новые формы трудовой миграции. Произошла реновация отходничества как одной из самых эффективных, а теперь и самой массовой модели жизнеобеспечения. Условием же такого массового возрождения отходничества выступила нынче иная, чем прежде, форма «закрепощения» населения – теперь «квартирная крепость», отсутствие массового арендного жилья и доступной ипотеки, препятствующие семьям смену места жительства.[17] Считаю, что без этой формы «крепости» не возникло бы и современное отходничество. Что оно собой представляет? Представим абрис феномена, основываясь на результатах наших полевых исследований отходничества в 2009-2012 годах.

Наши основные полевые исследования проводились в 2011 и 2012 годах при финансовой поддержке благотворительного фонда «Хамовники». Но эпизодические исследования отходничества велись нами и в 2009-2010 гг. Таким образом, в течение четырёх последних лет группа молодых исследователей под моим руководством осуществляли систематический сбор материалов, имеющих отношение к современному отходничеству. Одновременно со сбором материалов отрабатывалась и методология исследования отходничества. В силу особенностей объекта мы не могли с пользой для дела применить рутинные социологические методики, основывающиеся на формальных анкетных опросах и количественных методах описания явления. Акцент был сделан на качественные методы, на проведение наблюдений непосредственно в малых городах, где проживают отходники, и на интервью с ними, с членами их семей и соседями. Многие дополнительные материалы, как-то статистические и отчётные данные местных властей, архивные источники имели второстепенное значение. Приводимые ниже общие сведения о нынешнем российском отходничестве и об отходниках базируются именно на интервью и непосредственных наблюдениях в двух десятках малых городов европейской части России и некоторых сибирских районах.[18]

Развитие современного отходничества, несмотря на непродолжительный срок – всего менее 20-ти лет – уже, по моему мнению, прошло два этапа. Первый характеризовал собственно возникновение и нарастание массового отхода в малых городах европейской части страны, второй этап – перемещением источников отхода на восток страны и «вглубь района», из малого города в деревни.

Важнейшей особенностью первого этапа было быстрое возобновление (восстановление) отходничества в малых городах преимущественно в тех же областях, что и в имперские времена. Это процесс в середине 90-х был инициирован преимущественным действием двух факторов. Первый – это полное отсутствие рынка труда именно в малых городах вследствие «схлопывания» всякого производства в них, остановка и банкротство крупных и малых государственных предприятий в начале 90-х годов. Внезапное отсутствием работы и, соответственно, средств к жизни сразу у многих семей в таких городах усугублялось неразвитостью или даже полным отсутствием здесь подсобного хозяйства, которое в то время позволяло сельским семьям много легче пережить развал колхозов и совхозов. В те годы я бывал в посёлках, где мне рассказывали про случаи голодных смертей. А тот факт, что в те годы до половины и более всех детей-школьников питались в основном в школе, потому что дома было нечего есть, имел такие широкие масштабы именно в малых городах и посёлках, что даже не рассматривался как общественная катастрофа. Именно это безысходное положение городских семей, оставшихся без работы и не имеющих хозяйства, заставило людей спешно искать новые источники жизнеобеспечения, среди которых отхожий промысел с каждым годом – по мере развития рынка труда в областных и столичных городах – становился всё более массовым источником.

Но если этот первый фактор явился движущей силой отхода, то второй – невозможность семье переселиться ближе к месту работы в силу общеизвестных особенностей нашей жилищной системы (несмотря на, а скорее даже благодаря весьма условной приватизации жилья) – явился как раз фактором, определившим специфику трудовой миграции в форме отходничества. Без «прикреплённости» к квартире, к дому, современное отходничество не приобрело бы нынешних масштабов.[19] Советские люди были достаточно подготовлены к смене местожительства: ведь по оценкам специалистов в 90-е годы, масштабы вынужденных переселений в первую половину десятилетия после развала Союза достигали 50 миллионов человек – каждая шестая семья была «поставлена на колёса». Но для большинства семей издержки переезда на новое постоянное место жительства оказались выше издержек, связанных с хоть и длительной, но временной отлучкой одного члена семьи.

Второй этап развития современного отходничества складывается с начала 2000-х годов, протекает на наших глазах и характеризуется смещением его из районных центров (малых городов и посёлков) в сельскую местность. Вызвано это, по-моему, экономической стабилизацией и ростом, которые привели к тому, что в малых городах были восстановлены прежние предприятия и возникли многие новые. Помимо новых рабочих мест, вернувших бывших отходников домой, в структуре занятости населения произошли и другие интересные изменения, связанные, по словам С.Г. Кордонского, с «достраиванием вертикали власти до уездного уровня», осуществлённым в первые два срока президентства В.В. Путина, особенно начиная с марта 2004 года.[20] В результате в районных центрах – наших малых городах и посёлках – значительно увеличилось число «бюджетников», в том числе служащих регионального и федерального уровней государственной власти. Теперь доля бюджетников в составе занятого населения обычно достигает 40, а кое-где даже 60-70 процентов трудоспособного населения[21] – и именно в районных центрах, бывших немного ранее основными местами отхода. Эти две причины – рост местного производства и развитие бюджетной сферы – худо-бедно, но стали способствовать снижению масштабов отходничества в малых городах. Но тропа-то уже была проторена и «свято место пусто не бывает»: рабочие места, оставленные в столицах отходниками из городов, заместились отходниками из деревень. Если раньше безработные мужчины из деревни искали заработка в районном центре, то теперь всё большее их число путями, указанными им их коллегами из райцентров, уезжают в Город (в область) или в Подмосковье и там добывают средства для жизни.

Несколько особняком стоит процесс сдвига отходничества на восток страны, который по времени совпадает со сдвигом отхода в сельскую местность на западе её, но не обусловлен действием одних и тех же факторов. В имперские времена отходничество (за исключением гужевого извоза на дальние расстояния) было совершенно чуждо богатым сёлам и городам Сибири.[22] Население там не нуждалось в поиске дополнительных заработков, будучи немногочисленным, питаясь от плодородных земель и имея достаточные денежные средства от охоты, рыболовства, скотоводства, лесозаготовок, добычи драгоценных металлов и многих иных промыслов. Нынче же факты явного отходничества открываются в Сибири повсеместно. Но структурно – насколько можно мне судить, опираясь на пока эпизодические наблюдения этого явления – отходничество в Сибири отличается от европейского следующими существенными деталями. Во-первых, в нём не замечено сколь-нибудь массово население городов; в основном в отход идут жители небольших посёлков и деревень. Во-вторых, отходничество здесь как бы «смыкается» с вахтовой формой трудовой миграции. Люди нанимаются на стройки и предприятия, прииски и рудники, откликаясь на официальные объявления. Но в отличие от вахтовых наборов, делают они это самостоятельно, и бригады комплектуют также своими силами, нередко вступая во взаимодействия с работодателем на уровне артели, а не отдельного работника.[23] Именно этим фактом – самодеятельностью, активностью трудового мигранта и отличаем мы прежде всего отходника от вахтовика, набранного по «оргнабору», почему и весьма трудно отличить удалённым взглядом отходника от вахтовика.

Естественно, что современные отходники далеко не всегда сами предлагают продукты своего труда на рынке, как это было раньше, когда значительная часть отходников являлись кустарями, выходящими на рынок со своими изделиями.[24] Сейчас такими можно считать немногих, например, плотников, изготавливающих срубы домов, бань и других деревянных построек и предлагающих свою продукцию на обильном рынке Подмосковья и областных городов. А часть кустарного ранее производства бытовых предметов, необходимых в повседневной жизни, но производимых отходниками, переместилась теперь в иной формат – так называемый «этно-формат»: изготовление валяной обуви, плетёных кресел, глиняных горшков и проч. кустарных изделий теперь предлагается в структуре туристского бизнеса и местами число отходников, мимикрирующих под местных жителей, в центрах скопления туристов бывает немалым. [25] Но большинство современных отходников нанимаются в промышленность, строительство и на транспорт, а также в охрану, торговлю, услуги и в прислуги. В этом отношении содержание деятельности отходника изменилось по сравнению с имперскими временами: отходник стал больше наёмным работником, чем индивидуальным предпринимателем (кустарём).

Основные виды занятий современных отходников весьма немногочисленны; опрос более полутысячи человек позволил нам зафиксировать не более полутора десятков видов деятельности, тогда как столетие назад в каждом крупном селе можно было насчитать до полусотни самых разных видов отхожих профессий. Сейчас же это преимущественно строительство, транспорт (есть и те, кто занимается дальним извозом на собственных грузовиках, но многие нанимаются таксистами или водителями в организации), услуги (различные виды коммунальных услуг, сопряжённые со строительством), торговля (как лоточная на городских рынках, так и в супермаркетах). Особенно популярен охранный «бизнес»: многочисленная армия охранников в офисах и на предприятиях крупных городов состоит почти исключительно из отходников. Наём на крупные предприятия для производства самых разных видов работ осуществляется организованными группами, бригадами, составленными из знакомых и родственников (артельный принцип). Как правило, такие бригады выполняют вспомогательные, чёрные виды работ.