В России есть люди, о существовании которых большинство жителей крупных городов даже не догадывается или, во всяком случае, мало что знает. Меж тем эти «другие» россияне составляют большую долю активного населения страны: речь идет о промышленных рабочих, жителях регионов, приезжающих в Москву и районные центры на временную работу, так называемых гаражниках, работниках распределенных мануфактур и многих других. Часто они оказываются выключены из инфраструктуры и жизни большого города, но это не значит, что их не существует. Подробнее о том, кто эти люди, чем они занимаются и почему государство слабо влияет на их жизнь, поговорили исследователи фонда «Хамовники» на дискуссии «Другие люди: жители России, которых не показывают по телевизору» в InLiberty. T&P записали главное.

«Черные копатели»
Татьяна Журавская: В рамках моего проекта в фонде «Хамовники» («На краю государства: экономика частного неформального природопользования на Севере и Дальнем Востоке». — Прим. T&P) мы с коллегами задались вопросом: как живется обитателям отдаленных поселков? Все привыкли считать, что там «загнивающая» инфраструктура и бедные-несчастные люди, а как они на самом деле живут — никто не знает.

Мы выбрали пять поселков на Севере, в Сибири и на Дальнем Востоке, которые в советском прошлом имели опыт сильного государственного присутствия в виде большого предприятия. Когда оно ушло, вслед за ним разрушилась и инфраструктура, а люди остались. Мы хотели посмотреть, как все устроено, и понять, что такое государство для людей, живущих в таких местах. Выяснилось, что для этих поселков характерна ностальгия по советскому прошлому и вовлеченность в то, что мы назвали частным неформальным природопользованием, то есть добычу природных ресурсов (рыбная ловля, охота и т. д.).

Участники проекта разделились и поехали по одному в разные поселения. Я изучала поселок нелегальных золотокопателей, которых локально еще принято называть «черными копателями».

Эксперты, у которых мы брали интервью в других проектах, всегда говорили, что никто не добывает золото нелегально, потому что все усвоили, что этого делать нельзя. Но в дальнейшем стало понятно, что есть целые поселки, где таких людей много. Для меня возникла явная параллель с республикой Желтугой — до революции было такое большое поселение, где собрались люди, объединенные вначале лишь золотой лихорадкой, а впоследствии придумавшие свои правила, такое государство в государстве. Но оказалось, что никакой Желтуги нет, а есть обычные люди.

Все они вовлечены в незаконную добычу золота, но золотая лихорадка не возникает, потому что для людей немыслимо, чтобы золото можно было добывать кому угодно, без контроля.

Это видно в конфликтных ситуациях: так, недавно в поселке появилась китайская артель — совместное предприятие, которое запустило малолитражную драгу и стало добывать золото, — и местные жители стали звонить президенту, писать журналистам, кричать, что это незаконно. Люди ждут и желают возвращения государства, призывают государство обратить на них внимание. Тот факт, что они при этом сами добывают золото без формального разрешения, требует для них серьезного, разделяемого всеми оправдания — «нас бросили, нам надо как-то жить».

На жалобы власти особо не реагируют: поймали кого-то из китайцев, остальные люди убежали в лес и переждали. Местных не ловят — они либо заранее знают о проверке, либо находятся в труднодоступных местах. Да и чтобы поймать, нужно доказать, что ты сам это золото добыл, а доказать это невозможно. Поэтому, если поймали с золотом, нужно просто говорить, что ты его нашел. Так что там Эльдорадо: под каждым кустом жители находят слитки золота и песок, всем «страшно везет».

Рабочий класс
Ольга Пинчук: Мое исследование тоже не было индивидуальным, проект «Этнография рабочего места» был посвящен промышленным рабочим в России. Мы решили использовать метод включенного наблюдения. Я устроилась работать на одну кондитерскую фабрику в Московской области, где проработала год — сначала упаковщицей, потом оператором упаковки.

На производстве всегда действует гендерное разделение труда: огромные тяжелые ящики с места на места таскают мужчины. У женщин работа значительно легче, хоть и тоже физически непростая. Поэтому оператор упаковки — это женская профессия, а оператор процесса — мужская, и по-другому быть не может.

Я бы не сказала, что на фабрике работают женщины с какими-то определенными характеристиками. Да, чаще всего у них нет высшего образования. Да, чаще всего у них есть дети, причем ранние, и, по объяснениям женщин, это помешало им пойти учиться. Большая часть моих коллег на фабрике — среднего возраста, их юность пришлась на 1990-е годы, и они не имели финансовой возможности получить высшее образование. На вопрос, как они попали на фабрику, чаще всего отвечают: «Так жизнь сложилась».

До исследования у меня было много стереотипов о рабочих. Один из главных — алкоголь. Часто считают, что рабочие много пьют и выпивка у них — элемент повседневности даже на фабрике. У меня тоже на подкорке было представление, что придется квасить, чтобы вписаться в обстановку. Мой первый рабочий день был сложным и непривычным, и я так сильно устала умственно и физически, что села в машину с одним желанием — выпить. Я написала своему коллеге, который тоже принимал участие в проекте, спросила, не хочет ли он выпить со мной. Он ответил, мол, добро пожаловать. Так что выпить мне не удалось. Мои коллеги в женской бригаде не пили: это сложно при таком жестком графике, когда работаешь то днем, то ночью. Они негативно отзывались о тех, кто употреблял алкоголь. Никто никогда не приходил пьяный или с похмелья, и вообще я за год мало встречала выпивающих.

На фабрике я увидела много тяжелой физической работы, но не было чего-то отличительного, за что я могла бы ухватиться, чтобы сказать, что все рабочие такие-то. Уже год, как я уволилась оттуда, но до сих пор я не могу сделать подобного обобщения.

Полный текст здесь.

Видео здесь.