— В ваших работах и интервью меня поражает ваш один тезис: нет в России никакого страшного бардака и абсурда, все вполне разумно, даже коррупция — совершенно не беда. И все, что с нами происходит, — попытка живого общественного организма приспособиться к стрессу, которые ему навязывают то коммунистическими, то либеральными реформами.

— Да. Со времен Петра Великого приспосабливаемся к модернизациям.

— А насколько вообще социология придумывает мир, в котором мы живем? Насколько наше сознание зависит от этих объяснений?

— Да на сто процентов. Причем объяснений не придуманных, а импортированных. Своих же у нас нет.

«Пространство жизни, социальное время и социальная структура представляются обывателю самоочевидными и не нуждающимися в описании и объяснении. Они просто есть, и по факту существования требуют скорее единства уверования в них, нежели рефлексии. Попытки задавать вопросы на эти темы кажутся наивными, иногда провокационными, так как нарушают привычное самоотнесение к неким базовым, интуитивно понятным сущностям, то есть к “фактам”, имеющим — как кажется — “строго научное обоснование”.

Эта видимая ясность взрывается в кухонно-застольно-банных разговорах о том, в какое время и в какой стране мы живем и каково наше собственное положение в социальной системе. В таких спорах сталкиваются само собой разумеющиеся “вещи”, в которые люди верят. Спорщики — в зависимости от социального статуса с надрывом, матом или ученым видом — настаивают на том, что именно их позиция отражает то, что “есть на самом деле”. Разговоры идут вроде бы на одном, русском, языке, но как будто на разных — так, как это когда-то выразил Станислав Ежи Лец: “Все всё понимают, так почему никто ничего понять не может”.

Думаю, что именно это само собой разумеющееся, обыденно понятное, привычно нерефлексивное и в то же время обывательски взрывоопасное и есть самое интересное с исследовательской точки зрения».

Симон Кордонский. «Россия. Поместная федерация»

— Вас можно назвать человеком, который понял Россию умом?

— Нет, нельзя назвать. И не было у меня задачи понять. Была и есть задача описать. А описание рождается само по себе, из наблюдений и участия. Смотришь, а потом вдруг возникает образ. И начинаешь строить матрицу. А в матрице пустые клетки возникают, их нужно заполнять… Тогда начинается поиск: «что же это такое?».

— А было когда-то, что вдруг щелкнуло и сложилось, как таблица Менделеева?

— Было несколько раз. В первый — где-то в середине 1970-х. Тогда у меня была задача написать программу исследования алкоголизма. Сначала было «поле» (полевые социологические исследования. — «РР»): мы ездили, проводили диагностику. Когда начал писать программу, оказалось, что под алкоголизмом понимают совсем разные явления: социальные, генетические, физиологические, биохимические… Я построил схемку, таблицу, которая давала возможность сложить вместе разные представления об алкоголизме, сделать их взаимодополнительными. А потом оказалось, что по принципу этой схемки можно клепать программы на самые разные темы…

Полный текст интервью с Симоном Кордонским здесь.